Есть два цвета -
чёрный и белый, а есть оттенки, которых больше. Но нам нет никакого дела до тех, кто чёрный, кто белый.
тема была навеяна разговором на форуме.
«Чёрные» и «белые» силы, когда их поминают в связи с Цоем, это, надо думать, силы добра и зла. У Цоя берут уроки нравственности, записывая его кто в учителя, кто в проповедники, а кто в пророки. Я считаю, что этот нехилый… акцент на нравственном мессадже мог возникнуть только как следствие восприятия текстов Цоя, и не всяких, а преимущественно ряда текстов позднего периода. Наиболее богатым в этом смысле является альбом «Группа крови». Слушатель восторгается песне, но на дне песни обнаруживает формальный смысл – слова. И он отождествляет свой восторг с текстом, подчас банальным. Недаром Тальков, сообщая о «белой» миссии Цоя, цитирует именно слова песни про войну земли и неба, а не слова «восьмиклассницы», скажем. Не восторгается при этом Тальков наяриванию группой «Кино» несложных аккордов, не восторгается и выпяченному подбородку Цоя. Хотя эффект на слушателя произвело всё это вкупе, но Тальков какбэ услыхал только слова. Итак, что же мы можем почерпнуть у позднего Цоя в качестве нравственного мессаджа? Я не буду ни гением, ни пророком, если сформулирую цимус высказывания его лирического героя в двух посылках.
1) Мы живём в огромном мире, человек частичка бескрайнего космоса, он неразрывно связан со вселенной, это значимо для нас, а не обделывание текущих преходящих делишек.
2) В бесконечном мире идёт война добра и зла, она пронизывает всё мироздание, и в каждом изгибе действительности можно и нужно углядеть продолжение этой борьбы и решительно встать на путь добра.
Я хочу спросить уважаемых читателей: это действительно откровение? Вы никогда прежде ничего такого не слышали, и ни о чём таком сами не задумывались? Хм.
Поклонники Цоя, как правило, любят Булгакова и «М&М». Обнаруживают параллели. Там тоже от московских улиц до горних надысторических коллизий рукой подать. Но если у Булгакова мы видим озорную игру, то у Цоя лулзы присутствуют весьма в ограниченных объёмах, и уж точно не там, где его герой изрекает благолепости.
«По делам их узнаете их» — универсальная формула от главного вдохновителя нравственности европейского формата. Эти слова и к его собственным «делам» могут быть применены, но такая возможность не делает формулу «менее универсальной». Я вот всё думаю: если даже оставить в стороне неочевидность победы добра над злом в порядке перерождения совка в нынешнюю страну… Если даже оставить всю эту дурнопахнущую тему, то на индивидуальном-то моём уровне имело место совершенствование как следствие внимания Цою, или наоборот?
Не сказать, чтобы я был отродясь какой-то неуёмный хохмач и пересмешник, но некоторая доля разумного пофигизма была этим «путём ученичества» во мне порядочно придавлена. Я сейчас внезапно понял, что как теперь я не могу не ржать над «Виктор Цой подавился мацой», так и в 16 лет, в разгар «ученичества», заржал бы, если бы услышал. Потому что это, блин, смешно. Я вспоминаю, какой неслыханный заряд радости я получил, впервые в 15 лет услышав две песенки группы с неприличным названием «ХЗ»: то были «Самолёты тоже птицы…» и про лётчика Талалихина. Я дослушал вторую до конца, не промолвив ни звука, и принялся биться в истерике от хохота. Потому что это, блин, талантливо. И куда это всё подевалось? Так уж вышло, что у меня не было тогда богатого доступа к различным записям, и я постепенно всё больше «въезжал» в Цоя, который был у меня весь. И вскоре стал рассматривать буквально всякое произведение на предмет схожести с «мессаджем Цоя». Булгаков – это Цой, Толстой – это тоже Цой :). Критически (с точки зрения нравственности) рассматривал божественный тогда свежайщий «Крематорий» и невнимательно, туповато относился к не менее блестящему творчеству «Алисы». Хотя и тот, и другой коллектив — будоражили меня подспудно. Потому что, блин, драйв.
А может быть, следовало, вместо того, «первоисточник» повнимательнее почитать, Евангелие который, если уж так хотелось нравственного урока? И не путать божий дар известно с чем. Или наоборот, чем шастать по вечерним туманам с плеером в ушах, осилить до кучи к эпичненьким «Войне и миру» — «Анну Каренину»? Вот здесь бы мог произойти разрыв шаблона. Но, знать, всему своё время. Очень мне хотелось, значит, устаканить некую незыблемую точку зрения. Когда же мне стало по-настоящему плохо, Цой на помощь не пришёл. С заезженных кассет лился поток бессмысленных для меня благолепостей. Сильно сомневаюсь, что вообще кому-то может в беде помочь эта составляющая его творчества, императивный самодовлеющий пафос его героя.
Я вот что ещё думаю: ведь всегда оставался восприимчивым к голосу логики. Может быть, стоило кому-то постарше и поумней мне донести простую мысль, что не герой произведения – настоящий герой. Настоящий герой – это автор, и если с кем и следует искать отождествления, внимая, так это с ним. Но Набокова среди тех, кто мог на меня повлиять, тогда не оказалось.
Думаю, что сам Цой в 90-ом был на выходе из этой героической петли. Об этом ясно свидетельствует альбом, названный чёрным. И когда он пел, что поезд его в депо застоялся, и что ветер его заждался, он, возможно, мрачных никаких пророчеств не творил. А просто затосковал в этом героическом облачении и жаждал глотка свежего воздуха. Казалось, 90-ый год, самое время ломать совок, но Цоя эта бредятина уже достала к тому времени. Уж не знаю, обращал ли кто прежде внимание на одну любопытную деталь (скорей всего, обращал, конечно). Ведь когда Цой поёт, как послал телефон («сказал что болен и устал») он прямолинейно иронизирует над собственным «Последним героем», где телефонный звонок как команда вперёд, как известно. Пафос ещё присутствует, но чувствуется перелом: местами слышен адекватный голос повзрослевшего лирического героя. Недаром иные адепты были Чёрным альбомом расстроены, не обнаружив должного пафоса. Записали в попсу даже, за отсутствием драйва (особенно «Муравейник» батхерт вызывал). Но драйв там сквозит, Земфирушка его уловила в «Кукушке». Все эти песни зазвучали бы замечательно на концертах, а герой Цоя, совершив странное продолжительное телодвижение, повзрослев и набравшись ума, вернулся бы обратно в родную стихию – в летнюю ночь.
тема была навеяна разговором на форуме.
«Чёрные» и «белые» силы, когда их поминают в связи с Цоем, это, надо думать, силы добра и зла. У Цоя берут уроки нравственности, записывая его кто в учителя, кто в проповедники, а кто в пророки. Я считаю, что этот нехилый… акцент на нравственном мессадже мог возникнуть только как следствие восприятия текстов Цоя, и не всяких, а преимущественно ряда текстов позднего периода. Наиболее богатым в этом смысле является альбом «Группа крови». Слушатель восторгается песне, но на дне песни обнаруживает формальный смысл – слова. И он отождествляет свой восторг с текстом, подчас банальным. Недаром Тальков, сообщая о «белой» миссии Цоя, цитирует именно слова песни про войну земли и неба, а не слова «восьмиклассницы», скажем. Не восторгается при этом Тальков наяриванию группой «Кино» несложных аккордов, не восторгается и выпяченному подбородку Цоя. Хотя эффект на слушателя произвело всё это вкупе, но Тальков какбэ услыхал только слова. Итак, что же мы можем почерпнуть у позднего Цоя в качестве нравственного мессаджа? Я не буду ни гением, ни пророком, если сформулирую цимус высказывания его лирического героя в двух посылках.
1) Мы живём в огромном мире, человек частичка бескрайнего космоса, он неразрывно связан со вселенной, это значимо для нас, а не обделывание текущих преходящих делишек.
2) В бесконечном мире идёт война добра и зла, она пронизывает всё мироздание, и в каждом изгибе действительности можно и нужно углядеть продолжение этой борьбы и решительно встать на путь добра.
Я хочу спросить уважаемых читателей: это действительно откровение? Вы никогда прежде ничего такого не слышали, и ни о чём таком сами не задумывались? Хм.
Поклонники Цоя, как правило, любят Булгакова и «М&М». Обнаруживают параллели. Там тоже от московских улиц до горних надысторических коллизий рукой подать. Но если у Булгакова мы видим озорную игру, то у Цоя лулзы присутствуют весьма в ограниченных объёмах, и уж точно не там, где его герой изрекает благолепости.
«По делам их узнаете их» — универсальная формула от главного вдохновителя нравственности европейского формата. Эти слова и к его собственным «делам» могут быть применены, но такая возможность не делает формулу «менее универсальной». Я вот всё думаю: если даже оставить в стороне неочевидность победы добра над злом в порядке перерождения совка в нынешнюю страну… Если даже оставить всю эту дурнопахнущую тему, то на индивидуальном-то моём уровне имело место совершенствование как следствие внимания Цою, или наоборот?
Не сказать, чтобы я был отродясь какой-то неуёмный хохмач и пересмешник, но некоторая доля разумного пофигизма была этим «путём ученичества» во мне порядочно придавлена. Я сейчас внезапно понял, что как теперь я не могу не ржать над «Виктор Цой подавился мацой», так и в 16 лет, в разгар «ученичества», заржал бы, если бы услышал. Потому что это, блин, смешно. Я вспоминаю, какой неслыханный заряд радости я получил, впервые в 15 лет услышав две песенки группы с неприличным названием «ХЗ»: то были «Самолёты тоже птицы…» и про лётчика Талалихина. Я дослушал вторую до конца, не промолвив ни звука, и принялся биться в истерике от хохота. Потому что это, блин, талантливо. И куда это всё подевалось? Так уж вышло, что у меня не было тогда богатого доступа к различным записям, и я постепенно всё больше «въезжал» в Цоя, который был у меня весь. И вскоре стал рассматривать буквально всякое произведение на предмет схожести с «мессаджем Цоя». Булгаков – это Цой, Толстой – это тоже Цой :). Критически (с точки зрения нравственности) рассматривал божественный тогда свежайщий «Крематорий» и невнимательно, туповато относился к не менее блестящему творчеству «Алисы». Хотя и тот, и другой коллектив — будоражили меня подспудно. Потому что, блин, драйв.
А может быть, следовало, вместо того, «первоисточник» повнимательнее почитать, Евангелие который, если уж так хотелось нравственного урока? И не путать божий дар известно с чем. Или наоборот, чем шастать по вечерним туманам с плеером в ушах, осилить до кучи к эпичненьким «Войне и миру» — «Анну Каренину»? Вот здесь бы мог произойти разрыв шаблона. Но, знать, всему своё время. Очень мне хотелось, значит, устаканить некую незыблемую точку зрения. Когда же мне стало по-настоящему плохо, Цой на помощь не пришёл. С заезженных кассет лился поток бессмысленных для меня благолепостей. Сильно сомневаюсь, что вообще кому-то может в беде помочь эта составляющая его творчества, императивный самодовлеющий пафос его героя.
Я вот что ещё думаю: ведь всегда оставался восприимчивым к голосу логики. Может быть, стоило кому-то постарше и поумней мне донести простую мысль, что не герой произведения – настоящий герой. Настоящий герой – это автор, и если с кем и следует искать отождествления, внимая, так это с ним. Но Набокова среди тех, кто мог на меня повлиять, тогда не оказалось.
Думаю, что сам Цой в 90-ом был на выходе из этой героической петли. Об этом ясно свидетельствует альбом, названный чёрным. И когда он пел, что поезд его в депо застоялся, и что ветер его заждался, он, возможно, мрачных никаких пророчеств не творил. А просто затосковал в этом героическом облачении и жаждал глотка свежего воздуха. Казалось, 90-ый год, самое время ломать совок, но Цоя эта бредятина уже достала к тому времени. Уж не знаю, обращал ли кто прежде внимание на одну любопытную деталь (скорей всего, обращал, конечно). Ведь когда Цой поёт, как послал телефон («сказал что болен и устал») он прямолинейно иронизирует над собственным «Последним героем», где телефонный звонок как команда вперёд, как известно. Пафос ещё присутствует, но чувствуется перелом: местами слышен адекватный голос повзрослевшего лирического героя. Недаром иные адепты были Чёрным альбомом расстроены, не обнаружив должного пафоса. Записали в попсу даже, за отсутствием драйва (особенно «Муравейник» батхерт вызывал). Но драйв там сквозит, Земфирушка его уловила в «Кукушке». Все эти песни зазвучали бы замечательно на концертах, а герой Цоя, совершив странное продолжительное телодвижение, повзрослев и набравшись ума, вернулся бы обратно в родную стихию – в летнюю ночь.